В Таганрогском театре им. А.П.Чехова сыграли премьеру по пьесе Антона Павловича «Дядя Ваня» в режиссуре Андрея Цисарука и сценографии Константина Соловьева
Спектакль начинается с выхода дяди Вани (Александр Коваль), со слов, которые по пьесе он произнесет позже: «Десять лет тому назад я встречал ее у покойной сестры. Тогда ей было семнадцать, а мне тридцать семь лет. Отчего я тогда не влюбился в нее и не сделал ей предложения? Ведь это было так возможно! И была бы она теперь моею женой... О, как я обманут!». Актер еще дважды вернется к этому настойчивому признанию Войницкого. Значит, вся история о неслучившейся любви? В действительности же - о незадавшейся жизни. Дальше-то, за словом «обманут» следуют горькие откровения о том, что много лет служил фальшивому гению. А с ролью «приживал у Бога» он явно не согласен.
Все-таки загадочная пьеса «Дядя Ваня»! Главный герой вместе с домочадцами наизусть заучивал статьи профессора, восхищался его дарованием. Совершенно добровольно, по существу, отказался от собственной жизни, занимаясь рутинными хозяйственными делами, обеспечивая благополучие своего кумира. И вдруг, через 25 лет, в одночасье понял, что тот «ничто». А мы должны это принять на веру? И лишь потому, что профессор, постарев и уйдя от реальных дел, превратился в капризного, надоедливого субъекта? Но немалое число людей так и переживает отставку. Несносен он в общении со всеми в доме, правда. И вовсе отвратителен, когда предлагает продать имение, кормившее его столько лет. Так и играет Серебрякова Владимир Бабаев – всеобщим раздражителем. Но все это не указывает на то, что он бездарен. Ведь и Елена Андреевна выходила замуж за талантливого ученого.
А как воспринять вопль дяди Вани: «Я талантлив, умен, смел... Если бы я жил нормально, то из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский...»? Возможно, как вспоминает его мать, был он прежде «светлой личностью». И вообще «во всем уезде было только два порядочных, интеллигентных человека: я да ты. Но в какие-нибудь десять лет жизнь обывательская, жизнь презренная затянула нас; она своими гнилыми испарениями отравила нашу кровь, и мы стали такими же пошляками, как все». Это уже доктор Астров припечатывает их обоих с Войницким.
Актер Алексей Алексеев говорит это как о давно пережитом, без особых эмоций. Но отчего же обывательская, презренная жизнь? Он людей лечит, леса сажает – достойным делом занимается. Ну да, порядочных немного, но Чехов устами своего другого героя – Иванова – отмел подозрение в том, что коли человек несчастен – значит «среда заела». Да и сам Чехов не в столице родился, но «обывательская жизнь» не затянула его. Более того, в медвежий угол страны – на остров Сахалин – он поехал по доброй воле, да еще и опасно больным.
Тема ответственности человека за свою жизнь в чеховских пьесах главная. Есть она и в спектакле таганрогского театра. Дядя Ваня в исполнении А.Коваля вызывает и сожаление, и досаду. Его трагическое ощущение пропавшей жизни говорит о нем как о человеке неординарном, но тот Войницкий, каким мы его застаем (в дни приезда профессора с женой) – не меньший брюзга, чем развенчанный им прежний кумир. И хотя он осознает, что сам «проворонил время», нервно, несправедливо срывается на людей, живущих рядом: на Марию Васильевну, к которой обратится в минуту отчаяния, называет «старой галкой maman», Телегину бросает раздраженно: «Заткни фонтан, Вафля!», а в сцене с пистолетом и вправду ведет себя как «шут гороховый».
Безропотно несет свой крест только Соня (Юлия Пану), которая находит утешение в том, что за гробом их с дядей ждет, наконец, отдых под небом в алмазах. Огорчительна «скоротечная» ночная сцена Сони с Астровым, когда они закусывают сыром: не по времени, а по значению. Разговаривают, стоя у буфета – так по пьесе. На сцене они стоят совсем рядом, Соня держит тарелку с сыром, и, вероятно, замышлялся исповедальный диалог, но не случился. Просто закусывают и разговаривают, между тем здесь проявляется обидная глухота доктора, который не замечает любви, а Соня, прекрасно понимающая безнадежность своего чувства, все равно счастлива, что Астров задержался с нею, говорит откровенно. И все-таки крошечная надежда возникает в вопросе: «Скажите мне, Михаил Львович… Если бы у меня была подруга или младшая сестра, и если бы вы узнали, что она… ну, положим, любит вас, то как бы вы отнеслись к этому?». Но нет в сцене трепетного подтекста, горечи, печали о невозможности счастья.
Доктор же, уверяющий, что никого не любит, позже произнесет монолог, полный романтической надежды на то, что живет не напрасно. Вот только актер опрощает его, снижая цену слов о спасении крестьянских лесов от порубки; о том, как душа наполняется гордостью при виде зеленеющей березки, посаженной им. До странности формально звучат слова: «Если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко буду виноват и я».
По моему впечатлению, подлинное состояние и доктора, и дяди Вани ускользает от нас оттого, что они явно придумали женщину, пленившую их воображение. Елена Андреевна в исполнении Анастасии Карпенко, действительно, «только ест, спит, гуляет, чарует …своею красотой», но вот «очаровать всех» никак не получается. И не в красоте дело, а в том, что нет в этом заурядном существе манящей прелести.
А замкнутое пространство дома (словно отъединенное от мира) вдруг распахивается подъемом решетки, и прекрасные деревья, кажется, вносят свежесть в его тягостную атмосферу. Не хочется думать, что это иллюстрация к словам Астрова о молодом лесе, посаженным собственными руками, а это «окно» в другую жизнь, которая существует. Более того, она рядом, но ее почему-то никто не замечает, никто не пытается пойти в ту сторону. Пенять на злую судьбу некому, и, «если праздная жизнь не может быть чистою», как полагал доктор, то что же говорить о жизни без смысла?
